Семья, играющая свою роль
В последние несколько дней, по мере того как в интернете появляются тексты («Асексуальность как анархия в личной жизни» и «Революционная эксплуатация секса») из Молота Ведьм #3, многим рвет башню, внутренние противоречия становятся все более явными. Слишком сложно слушать молча, невозможно отвечать не обесценивая. Находятся умники, объявляющие женский травматический опыт выдумками или маловажными для революции вещами. В который раз приходится доказывать, что женщины имеют право на артикуляцию своего опыта как политического, могут высказывать его в активистском пространстве, что это так же важно, как и все остальное. Сегодня мы порадуем вас еще одним текстом из зина, который целиком можно полистать здесь.
////
По представлениям моих родителей, нет греха более тяжкого, чем прелюбодеяние. И это при том, что они не религиозны. Мои родственники очень следят за порядком и чистотой, требуют не говорить лишнего, и при кухонных разговорах о политике держат палец у рта и настороженно тычут в потолок, боясь, что услышат соседи. Навязывая определенное поведение, они считают, что действуют ради морали, добродетели, но при этом их главными аргументами являются «Ты же девочка!», «Мне же будет стыдно людям в глаза смотреть!», «Так не положено!». Особое негодование у них вызывали случайно забытые в туалете прокладки: «Как ты можешь забывать такое, ведь мужчина в доме есть! Ладно дома, а если у чужих людей забудешь? Что они подумают?!» О сексе до брака они говорили: «От секса появляются дети, а дети должны быть в браке!». А они, между прочим, начитанные взрослые люди…
Они заранее решили, какой будет моя жизнь: я получу хорошее образование, уеду в Европу, выйду девственницей замуж за успешного человека, который будет меня обеспечивать, и я нарожу замечательных внучат, которых они тоже будут воспитывать «правильно».
Но я – «недостаточно женственная», влюбчивая до ужаса, свободолюбива и вечно ищу приключении.
Не надеясь на понимание, я тщательно скрывала то, что у меня уже есть сексуальный опыт и то, что я испытываю влечение к людям за их внутренний мир, а не за их пол. Когда я потеряла девственность, мне было стыдно перед собой, пока я не подумала, «какого черта?» Девственность, старая дева, все эти идиотские ярлыки… С каких пор для мужчины потеря девственности – повод для гордости, а для женщины – повод для стыда? Что есть плохого в том, что я не ограничила себя в проявлении чувств и позволила себе получать от них удовольствие и делиться ими? К чему гордость, к чему стыд? Мне всегда говорили, что у мальчиков есть потребность в сексе уже с подросткового возраста, а мы же, девочки, должны оставаться непорочными для своих мужей. Почему же для парня потребность в сексе – естественная черта, а для девушки – признак распущенности? Почему я должна беречь свою девственность для мифического будущего мужа, который до меня, скорее всего, никак себя не ограничивал в удовольствиях? Есть только нравственная чистота, и ею и стоит гордиться и мужчине, и женщине.
Только, к сожалению, тогда я ошиблась в человеке, который был со мною рядом. Начнем с того, что в постели я – мазохист, а он – садист. И не вижу ничего плохого в таких наклонностях: у меня такой способ получать наслаждение. Только вот для него, это был способ потешить свое самолюбие, почувствовать свое превосходство, и отношение ко мне как к своей жертве выходило за рамки секса. Он начал в повседневной жизни угрожать мне «наказаниями», зная, что меня это не «заводит», а пугает и отталкивает. Из моих наклонностей он сделал вывод, что со мной и в сексе, и в повседневной жизни, отношениях, можно обращаться так, как ему заблагорассудится. То, что воспринималось мной в постели как игра, и должно было восприниматься им так же, было для него реальностью. Для меня же очевидно было то, что эта игра должна быть добровольной, и я имела право остановить его в любой момент. Но он не всегда останавливался, потому что ему нравилось видеть, как я на полном серьезе прошу его остановиться.
Отвратительно было и то, что он считал, что я любила эту игру именно потому, что я – женщина. Он был убежден, что мазохизм свойственен всем женщинам. И по его мнению, раз я – женщина, он может, и должен, всегда доминировать, просто потому, что он – мужчина. Такое положение вещей ему казалось естественным во всех сферах жизни. Он унижал меня своими поступками, словами, равнодушием и грубостью. Затем ушел из моей жизни, оставив меня, ту жизнерадостную и страстную девочку, которой я была, с убитой самооценкой и комплексами насчет себя и своего тела.
Со вторым своим парнем я была счастлива. Мы любили друг друга. Всё, что он делал, он делал, чтобы доставить мне удовольствие, и это было взаимно. В его кругу я нашла людей одних убеждении со мной, новые интересы, снова полюбила себя и свое тело.
Однажды, мои родители нашли мой личный дневник, в котором были описаны мои отношения, веселые похождения с друзьями, личные переживания и мечты. Они прочитали его. На меня нахлынул мощный поток слов. За то, что я спала парнями, даже если я была с ними в серьезных отношениях, меня назвали шлюхой, бл***ю, скотиной. Они считали, что я давала себя использовать кому угодно, что я уже не человек, а просто подстилка. Я вызывала у них брезгливость. То, что я вообще спала с кем-то до брака, для них было доказательством того, что я – падшая, потерянная, оскверненная. И они уже были убеждены, что я спала со всеми лицами мужского пола, которые хоть как-то упоминались в моем дневнике. Ведь, по их мнению, той, что потеряла девственность до брака, уже должно быть всё равно, с кем спать. Хорошо, что я не описывала там свои нежные чувства к девушкам, видимо хоть какие-то меры предосторожности я соблюдала.
Мои родители – гомофобы. Узнав, что одна из моих подруг — лесбиянка, они говорили: «лесбиянство – это не просто болезнь. Это — распущенность. Это – проституция. Это – слизывание половых органов». Меня обвиняли в том, что я это «поддерживаю», «поощряю», не «спасаю» ее, даже привели в отношении меня цитату «бойтесь равнодушных, ведь именно по их вине совершаются на земле предательства и убийства», которую я же повесила на стене. Мне даже задали наиглупейший вопрос, «А она занимается сексом с девушками» — «Нет.» — «Тогда откуда ей знать, что она лесбиянка?». Они опустили ее потребность в любви и физическом удовольствии до уровня инстинктов. Значит гетеросексуальные отношения – это любовь, а однополые – это только секс? Мне было так обидно за нее и себя, что комок в горле просто не давал даже ничего ответить. У меня не было слез, сил, ничего. Я просто молчала. Много дней подряд.
Им было очень больно. Они меня презирали. Я ненавидела их за то, что они не принимают меня такой, как я есть. За то, что я для них – не дочь, которую любят несмотря ни на что, а проект, который должен оправдывать их ожидания. Ведь я их любила, люблю. Они называли меня «противоположностью того, о чем мечтали», ставили мне в пример детей, которых они даже не знали. Мне говорили «Почему ты не можешь просто быть как все?», «Почему ты не можешь просто жить? Тебя совратила эта свобода! Просто будь нормальной!». После дня криков, нотации, унизительных вопросов они со мной не разговаривали. Я сидела в своей комнате. И мое презрение к ним сменилось жалостью. Вот до чего их довели стереотипы и страхи перед чем-то другим и непонятным, которым они и не пытались понять! Довели до того, что они жалеют, что дали мне жизнь (еще не находясь в браке, между прочим), брезгуют мною и открыто говорят мне об этом. Я хотела умереть. И я была так ослеплена обидой, что мне тогда казалось, что если бы я умерла, их бы это не расстроило. Потому что им была нужна не я, а другая, «нормальная», о которой не стыдно соседям рассказать…
Хотя у меня не было настоящих причин себя осуждать, я себя ненавидела. Меня упрекали во лжи. Но я не лгала, я только молчала, чтобы не напугать их своим образом жизни, а по-другому жить не могла и не хотела. Я упрекала себя за то, что я причинила им боль. Ведь они страдали, я видела это. В порыве жалости к маме, я пошла с ней в церковь. До этого она в церковь не ходила. Я всегда была агностиком, но уж отнести себя к какой-либо религии я точно не могла. Я даже исповедовалась. Раз мои родители влезли во все мои секреты, радости и переживаниям, какая разница, что обо всем будет знать чужой дяденька? Он отнесся ко мне со снисхождением, пока не пошла речь об однополой любви. Его лицо исказилось даже немного, он опустил мои нежные чувства до нагой похоти и без всяких аргументов говорил, что это ничто иное, как «дурь», потому что настоящая любовь – это та, «от которой появляются дети.»
Он говорил со мной, а я знала, что он думает – что я – распущенная извращенка. И никогда не поймет, что то, что меня связывало с моими партнерами, было не «грехом», а искренняя близость, которую секс никак не осквернял. Это он осквернял понятие о добродетели своим невежеством, ненавистью и глупыми страхами.
Ту историю эмоционального насилия мои родители прокомментировали так: «Ты сама виновата, нужно было не провоцировать его на такое поведение.»
Со временем они успокоились, даже говорили, что любят меня. И я понимаю, что это так, что им страшно за меня, что они – жертвы предрассудков и диктатуры, я научилась относиться к ним со снисхождением. Но близки мы никогда не будем. И это сексизм, мизогиния, гомофобия сделали так, что родные никогда не будут мне родными. Потому что всё это невежество, эти страхи, порождающие ненависть, скованность в проявлении естественных чувств, эгоизм и властность сделали мораль не искренним стремлением к добру, а угнетающим, особенно для женщины, сводом правил и требовании. Она сделали нас чужими, несовместимыми людьми, которые причиняют друг другу боль…
////